We were just kids when we fell in love
Not knowing what it was
And in your eyes you're holding mine
Darling, you look perfect tonight.

Бля, ну, неловко вышло.
Конечно, в участок его не втаскивают как последнего преступника, но само попадание — это такое, бляя, неловко. Отчим будет ему иметь мозги, а наличных с собой не оказалось — мелочь одна, даже деньгами не назвать, бля, ну, happens.
Парковка в неположенном месте, предложение о взятке, и что-то о том, что у него не было документов на машину. С собой. Своих. Не, ну, стоять, фамилия же совпадает. То, что брат сводный, старший, отчего-то не близнец.
А, ну еще ему и водить не полагается. Эка невидаль.
Не, серьезно, в соседнем штате уже можно, он maybe переезжал в соседний, чего же они прицепились.
Оливер закатывает глаза.
Оливер продумывает пути отступления.
Они, конечно, есть, красивые глаза, связи родителей — оно всегда работает на отлично, но это все, о, дом, лекции, и все иметь хотели, что он уже взрослый, все и каждый — считает своим долгом сказать волшебную лекцию, волшебное «атата» от которого он сразу же раскаивается, да, точно, он всегда делает это с закатанными глазами, все уже признают закатившего глаза Оливера — за полного раскаяния Оливера, которому нужно дать по ушам.
Порой ему кажется, что ему ужасно не повезло с семьей.
Другой порой он признает — что чертовски повезло.
Третьей порой он встречает в участке тех, кого ждать не ждет — честно говоря, это его первое развитие третьей поры, но ему уже нравится.
Он еще не проникся деталями, но уже нравится. Он оборачивается на знакомый голос и охуевает, но, конечно, комментирует.
— О, — многозначительно заявляет, заканчивая на втором или третьем выдохе — он не считал, — па, — и выворачивает шею, конечно, выворачивает, ему же пиздец как интересно. Вдруг он вообще ошибся, но нет, какое там.
Ему должны дать по этой шее, наверняка, чтобы не вертелся где не надо, послушно протягивал лапки ручки (руки прочь от браслетов) под наручники, или как там все полагается. Разумеется, он ею вертит только так — he had No Clue about this part of this life. that life. his life. Не, ну, это того стоило, такие факты биографии, вскрытие
Он чувствует себя великим сыщиком, хлеще Шерлока Холмса, Агаты Кристи, кто там еще популярен? Именитого Пуаро, даром, что они раскрывали преступления, а он ловится со своим, незначительным, зато пользуется возможностью и раскрывает невероятные, необычайнейшие откровения.
Хотя, наверняка, все это — вопрос времени. И нашел бы он этот значок когда-нибудь в брюках, карманах, сумках, спальне — где их положенно находить? Они просто еще не дошли. Бля, сколько же ему лет (хотя, да, какая разница). Разница была только в том, что его сейчас пробирало на смех только так. Он пока еще держался. Нужен какой-нибудь красивый момент, отличный момент, самый подходящий из всех подходящих — он еще не решил, что к нему подходит, но, минуточку, сейчас решит и все подберет.
Или момент сам свалится, моменты они такие, им это положено делать, чтобы красиво, понтово, что ты на них смотришь и всей душой отвечаешь, о да, that’s you, ooooh yes, that’s it! сколько же в этих моментах вычурности, маразматичности и той самой детали, которую ждешь всю свою жизнь, совершая дебильные поступки. that’s it.
Как сейчас.
Как прямо сейчас, когда на тебя валятся отличные встречи, охуенно отличные, нежданные, кто-то умеет тянуть идеальные моменты из ниоткуда, радоваться им, кайфовать и говорить, о да, детка, кам ту ми. И поэтому они валятся как снег на голову, и это, конечно, охуенно, в Америке снег — как дождь в Спании летом, и тот, наверное, чаще.
— Серьезно, за что могли замести тебя?
«офицер-офицер, а вы при исполнении?»
Он вымоет ему язык с мылом.
Или чем-то еще.
Интересным сильнее.
— Ты же пай-мальчик!
С должно выверенным удивлением.
И громкостью так, чтобы точно услышали все вокруг.
А официального вида и самостоятельно прогуливающегося и там остальных деталек, Оливер не замечает, ох уж эта невнимательность, присущая всем подросткам.
Нет, ну так же веселее.
И не ржать, искренне выверенное удивление.
Он отлично умеет распахивать глаза так, чтобы в них так по детски читалось, да не может быть, да вы шутите, там досыпьте наивности, искреннейшего удивления, и никто в жизни не подумает, что он ржет громко и с чувством. Да вы что, да ни в жизнь.
Вот в следующий момент об этом можно узнать.
А в предыдущий — нет, ни капельки.
Все искренне до махровых тапочек.[nick]Oliver Campbell[/nick][status]что-т происходит[/status][icon]https://i.ibb.co/TKFwGNR/91-1535462236.gif[/icon][tea]<a href="#"> Оливер Кэмпбелл, 17</a>[/tea][sleep]<div class="lz">школьник, долбоеб, обаятельный. мама, я стану вампиром. мама, я пью ночами <a href="https://larevolution.rusff.me/profile.php?id=3">его</a> кровь <s>он такой, ничего в постели.</s>
</div>[/sleep]

Если кто и не ведёт себя сегодня как пай мальчик, то это мальчик-солнышко, мальчик-паинька, мальчик, а хочешь я тебе отсосу, Юджин, Оливер Кэмпбелл.
И ему совершенно за это не стыдно, верьте, нет, ни капельки. Наверное, поверят, надо же, мотивация.
Его кидают за решетку, предварительное заключение, все дела, он закатывает глаза и говорит, что да ну, нахуй, это необязательно, за него подъедут и выплатят штраф, бля, ну ладно. Он бы наверняка буянил и принципиально закатывал истерики, но сегодня другой день, поэтому вместо этого он выспрашивает про вон того парня, уходит от не менее любопытных вопросов какого-то парня едва ли его старше, аш два о, просто залейте водой. Не узнает, читай, никакой конкретики. Они определенно квиты. Вот же.
Юджин на вид тоже «едва ли его старше», между прочим, и да черт с тем, что он сам выглядит старше своего возраста. Отлично помогает клеить девчонок, да и, не только девчонок. Офицеров даже!… А на момент, когда все закрутилось, его больше интересовало залезть к тому в трусы, чем в карман, проверить документы и высчитать цифру точного возраста.
Не так интересно.
Судьба к нему не иначе как благосклонна, она на его стороне, все такое.
Оли умный мальчик, Оливер умеет сложить два плюс к два, и эти глазки в пол, олрайт, в стол, в документы, на которых расписана его краткая автобиография, которой он чистосердечно сейчас поделился, возраст в виде семнадцати лет — никто никого ни о чем не спрашивал, но, у офицера такой тон, что даже не нужно ничего спрашивать. Оливер умный мальчик и знает арифметику.
Оливер коротко поднимает глаза к небу, которое загораживает грязный потолок, и фыркает насмешливо своим мыслям. В другой раз он бы всячески плевался с обстановки, с фактов и декораций, там требовал обратно мобильник, все дела. Сейчас ему любопытно. И весело. Дитя двадцать первого века, несмотря ни на что, готово променять пару часов — меньше, he really hopes — без мобильника не отличное шоу.
Он, кстати, ужасно удивлен, что тот никак не прокомментировал его поведение, не попытался завести какую-то лекцию или чего подобного — Юджин. Не потому что сосчитывает примерный возраст, необходимый для работы в полиции, и автоматически записывает его в родители, неа, ни разу.
А потому что откровенно нарывается.
Он чуть-чуть ждет, погоды у моря, реакций от офицера, обещаний и разговоров, но неа, ничего не происходит. Возможно, ему нужно сделать такой же вид, вид, где они никогда не были знакомы, не менялись телефонами, не… ну, не так важно. Такой же вид и такое же лицо, которого он не видит, но у него отличное воображение, и какую-нибудь тишину, с налетом драмы, но не, спасибо, и так неплохо.
— Только не делай такое лицо, — просит он, обхватывает пальцами решетку, за которую удобно то облокачиваться и откидываться, то прижиматься почти к решетке. Не совсем-совсем, конечно, но очень близко.
— Давай дружить, — пробует еще, неправильно, конечно пробует, Юджин не пятилетний ребенок, насупившийся за то, что Оливер отобрал у него конфетку или не рассказал, что вчера, в прошлый выходной на воскресной ярмарке раздавали мороженное (но очень похож).
"Давай дружить", - фраза, которую Оливер предлагает так, будто это было предложением переспать здесь и сейчас, и нет, ему вовсе не надо произносить эту фразу с придыханием и страстным видом, он просто мимоходом подхватывает фразу, подхватывает и отпускает — а все остальное за него сделает обстоятельства предыдущих встреч, момент знакомства и то как он седлал его бедра какую-то неделю назад. Они, кстати, слишком долго шли до постели.
Это было даже не на первом свидании.
Хотя, свидания они кажется вовсе пропустили. Или тот кофе можно засчитывать?
— Оливер Кэмпбелл, рад знакомству, офицер, в душе не знал, что ты окажешься в полиции.
Меняет тон и меняет интонации, отчитывается и тарабанит почти — с кучей оговорок — как в армии, первую половину, а потом речь снова наполняется плавными интонациями, ожиданием шоу, никогда не переставала, в общем-то.
— Это так обязательно — звонок родителям? Ты знаешь, я не уверен, что готов вас знакомить так быстро, ты еще не сделал мне предложение, все такое, — Оливер не совсем мудак, и он понижает голос, достаточно, чтобы Юджин слышал, абсолютно недостаточно, чтобы кто-то расслышал детали. И смотрится это тоже вполне гармонично, говорить в одной тональности — это не его, простите, примите, в конце концов, человека намного интереснее слушать, если он чередует такие вещи как интонации, громкость. Ну и вряд ли там кто-то подслушивает прямо у дверей, но он не рискует, да ну, захочет сделать это красиво — так он засосет Юджина прямо в эфире.
Но да, это наверняка плохо скажется на его истории приводов.
Наверняка.
Звучит — отличной мотивацией.
— Я могу набрать друга и мне перекинут деньги — минута, десять — и они подъедут подвезут нал.
Оливер играет с цифрами, немного заменьшает их, некритично, не слишком сильно. Это либо сработает, и лишние пять, десять минут — не играют никакой роли, либо не сработает вовсе, и, какая тогда разница с его округлений. Родители — это тоже некритично. Он выиграл гран-при.
Смотрит на Юджина и почти уверен, что не сработает.
Что он полезет знакомиться с родителями
Без бутылки вина и красивых слов,
Без заверений в вечной любви и семейного застолья,
Вряд ли бы они когда-нибудь дошли до этой стадии, конечно, но у него теперь появилась отличная тема, чем попрекать. Ему чертовски интересно смотреть на Юджина и следить за всей той гаммой эмоций, которую он старательно зачеркивает перед собой.[nick]Oliver Campbell[/nick][status]что-т происходит[/status][icon]https://i.ibb.co/TKFwGNR/91-1535462236.gif[/icon][tea]<a href="#"> Оливер Кэмпбелл, 17</a>[/tea][sleep]<div class="lz">школьник, долбоеб, обаятельный. мама, я стану вампиром. мама, я пью ночами <a href="https://larevolution.rusff.me/profile.php?id=3">его</a> кровь <s>он такой, ничего в постели.</s>
</div>[/sleep]

Оливер коротко давится воздухом, набирает его, выдыхает его на смешок.
Это плохая реакция, просто наверняка плохая, ужасная.
Он видит, что еще немного, и Юджин отвернется, разочаруется — еще больше — и уйдет обратно за стол, смотреть нечитаемым взглядом, звонить его родителям, говорить таким стоически терпеливым тоном, чтобы Оливер все понял и замолчал, перестал нарываться еще дальше, дальше нарушенного закона и решеткой между ними. Так стыдно, так стыдно.
Оливер все понимает и не соглашается, ой, да ну нафиг, не его, take it easy.
Он проскальзывает пальцами между прутьями решетки и хватает за пояс. Коротко, в меру резко, тянет на себя — не чтобы ударить о решетку, а чтобы ближе. Это интересное чувство, это интересно чувствовать себя почти одного роста, только чуть ниже — теперь, зная , что они определенно не одного возраста. Смотря как загоняется от этого офицер полиции.
Он бы его поцеловал, но он же сбежит тогда далеко и надолго.
Переживать эти семнадцать лет, даже без бутылки горячительного, а Оливеру не то, что не похуй на душевное равновесие, он пообещал себе шоу.
— Тебе не похуй?
Говорит и жалеет, что так сразу признал, что понимает о чем он, что все дело в возрасте, что это отметка в документах «семнадцать лет», а не нарушение закона и вождение машины без прав, на которые ему так влом сдавать. Впрочем, когда это могло помешать выделываться. Да нет, никогда.
Говорит и легко видит, что нет, не похуй, надо же.
— Когда ты собирался сказать мне? Что работаешь в полиции, что ты старше меня в пять раз, а тепбе вовсе не шестнадцать, никакой совести, соблазнил ребенка.
Он видит как тот реагирует, и не испытывает никаких угрызений совести, да ну, не, нахуй. Это чертовски правдивые обвинения, и это уже второй вопрос, что никто не требует обычно документов друг от друга и биографической справки, прежде, чем оказаться в полиции. Серьезно, он ему что-то должен? Да ну, подождите. Не больше, чем ему — Юджин.
Оливер не засчитывает это за долг, но это не засчитывает никак не мешает припоминать, напоминать, рассказывать сказки из-за решетки.
— Сколько тебе, кстати?
Ему проще — ему просто любопытно, и, ну, плевать? Он пытается прикинуть и теряется, а на сколько ему сейчас стало бы не похуй, так, чтобы изобразить то же выражение лица и эмоциональный раздрай, который переживает офицер полиции, с которым они нечаянно поебались. Оливер на него смотрит и не против нечаянно поебаться еще. Можно здесь. Можно сейчас. Оливер смотрит и пытается прикинуть, как бы сделать это реальным.
Да скажи он сейчас сорок, Оливер охуеет, удивится, простите этот французский; удивится, пожмет плечами и не придаст этому большого значения. Большего, чем тому, что будильник звенит над ухом в семь утра, прежде, чем переставится на сильно позже. Да даже на будильник положено больше эмоций и неодобрения.
С парнями в этом плане куда проще — девушки после сорока, да даже после тридцати, катируются хуже. Парни — нет. А Оливеру все равно с кем он засасывается вусьмерть, если его привлекает. И если девушка в свои сорок горячее шестнадцателитней, это тоже можно пережить без травм. А Юджин переживает. Ужасно, трагично, и взгляд такой несчастный, будто Оливер предал все его идеалы и растоптал эдельвейсы.
Оливер сжимает пояс крепче и смотрит, разглядывает, с таким чертовским интересом.
Прежде, чем ему оторвут руки — отстранят.
Спасибо тому, что наручники спереди.
Куда удобнее.
Куда охуенее видеть его глаза.
Кажется, у него появятся новые эротические фантазии.
Он только надеется, что не только у него.[nick]Oliver Campbell[/nick][status]что-т происходит[/status][icon]https://i.ibb.co/TKFwGNR/91-1535462236.gif[/icon][tea]<a href="#"> Оливер Кэмпбелл, 17</a>[/tea][sleep]<div class="lz">школьник, долбоеб, обаятельный. мама, я стану вампиром. мама, я пью ночами <a href="https://larevolution.rusff.me/profile.php?id=3">его</a> кровь <s>он такой, ничего в постели.</s>
</div>[/sleep]

Двадцать шесть, будто росчерк в смертельном грехе или заявление про все сорок.
Оливер принимает к сведению и не понимает драмы, не принимает.
Двадцать шесть — таким тоном, что все, баста, это битые зеркала и несчастья на семь лет, конец света, конец жизни. Ну все, пойдешь в монастырь теперь, офицер? В монастырь, под трибунал, на последний суд перед всевышним.
Двадцать шесть лет — да ты такой старик, Юджин.
Все, все очень плохо, да с кем я встречался, да с кем я спал. С кем он этого не делал, но это не тот список.
Оливер думает, что настолько не похуй, наверное, ему первому, может быть разные обстоятельства, еще, люди вообще разные, и там куча параметров, но лол, ладно.
Ему даже интересно, весело, круто, посмотреть до каких размеров ужаса это все выльется, куда еще дальше можно переживать. Все плохо, все ужасно.
Он никогда прежде не видел такого Юджина, настолько серьёзного, взрослого - разочарованного на всю десяточку, и он ему нравится не меньше.
Двадцать шесть, двадцать пять, двадцать девять — двойка в начале вообще упрощает, не дает воспринимать цифру слишком высокой — ему до двадцати всего ничего, пара лет, тройка, олрайт. Да, перешагивает половину, да, разница ничего так, но они не замуж выходить надумали, господи.
Оливер думает, да сколько еще поводов загнаться он найдет, верит, что много, верит в офицера, как, глядя в эти глаза, можно не верить?
Офицер полиции при исполнении
Держит его за решеткой и смотрит этими несчастными глазами, с таким разочарованием
господь, да у него сейчас встанет.
Он умный мальчик, он понимает, что сейчас очень легко заявить про изнасилование, даже про куда более простое «совратил, предал, вы посмотрите!» и разрушить Юджину все. Он не собирается, это просто добавляет адреналина, добавляет охуеть, на восторженном выдохе, хотя должно бы добавлять пониманием.
Понимаем тоже добавляет — но он все равно считает Юджи параноиком. 
Он умный и богатый мальчик, и лет с пятнадцати, раньше, знает, что порушить карьеру слухами — это вообще раз плюнуть, для этого даже необязательно с кем-то переспать, для этого даже не всегда надо что-то говорить.
Он пытается обидеться на Юджина на то, что тот сейчас, наверняка, ебет себе мозг (а не его) еще и этими переживаниями, но не получается.
Он обязательно пообижается вдоволь потом, можно позже.
На языке охуеть как много всего, не всего цензурного, не всего — предложить раздеться — вообще-то Юджину, но себя, себе тоже можно, он не против, он не прочь. И требуются все его силы, чтобы не предлагать, чтобы держать, хотя бы в какой-то мере язык за зубами, потому что в голове играет идея, и если правильно разыграть все ноты и не ляпнуть лишнего, то может быть сработает — может быть, нихуя, но Оливер не тот, кто сомневается в своих силах или смотрит на свою неуверенность и лелеет ее, спотыкается о нее и не идет дальше.
Юджин все же отцепляет пальцы, и Оливер думает, видит, что ему и так дают дохуя больше времени, чем могли бы, это круто, вау, продолжайте. Он не лезет пальцами обратно, не сейчас, хотя мог бы, он все еще рядом, ему все еще их не ломают, и пара секунд у него все еще была бы.
Оливер богатенький мальчик, который, конечно, хочет больше.
Оливер мальчик с богатой фантазией и смотрит на это, смотрит на его пальцы, задерживает в памяти как Юджин держит его пальцы в своих пару секунд, на пару дольше, чем стоило — и на мгновение представляет как тот бы ломал ему пальцы, пользуясь безнаказанностью, тем, что какая-то звукоизоляция тут, конечно, есть, что он офицер, а он нарушает и.
Да это не тюремное заключение, а роспись всех его кинках. О некоторых из которых он даже и не подозревал. 
— Юджин, открой? — это просьба, приказ, утверждение, не приказ, конечно, а честно завуалированное, со всей вежливостью, со всей честью. Просьба. У него остаются едва приоткрытыми губы, после последнего слога, и он смотрит, с надеждой, таким, sorry I’ve made mistake, look, look at me, oh, — Ужасно паршиво разговаривать так. Мне тут вовсю бьют сердце.
Говорит, подбирает слова, все равно говорит что-то лишнее, в душе не гребет на что больше напирать, на эмоции и чувства, что были между ними, тем, что они, как мечтает Юджин сейчас прощаются, ну и давай хотя бы сделаем это нормально. У него свои мотивы, но на эту секунду, минуту, он готов играть по чужим, и очень надеется, что, ну, ну чего тебе?
— Правда обещаю не порываться сбежать и не доставлять проблем.
То, что он засчитывает как проблемы не станет.
То, что засчитывает — правда, не собирается. Не врет, ни на секунду.
— Просто хочу тебя видеть, — правда хочет, чистейшая правда, не единственная, но чистейшая. И чистейшая ложь, что в том, чтобы видеть его через решётку - нету чего-то такого. — Наручники, в конце концов - все твои, — серьёзно, если что, он скрутит его куда быстрее, чем он натворит херни.
Наверняка.
Можно будет проверить.
(если захочет)[nick]Oliver Campbell[/nick][status]что-т происходит[/status][icon]https://i.ibb.co/TKFwGNR/91-1535462236.gif[/icon][tea]<a href="#"> Оливер Кэмпбелл, 17</a>[/tea][sleep]<div class="lz">школьник, долбоеб, обаятельный. мама, я стану вампиром. мама, я пью ночами <a href="https://larevolution.rusff.me/profile.php?id=3">его</a> кровь <s>он такой, ничего в постели.</s>
</div>[/sleep]

Очень сложно перебороть соблазн сказать что-то еще.
Или нет, можно остановиться сейчас.
Очень сложно перебороть соблазн. Пауза, точка, многозначительный вдох, выдох, взгляд. точка. 
Вроде, вот, он со своей стороны сделал всевозможное — на этот короткий шаг, короткий этап, а теперь не его очередь, теперь подождать, и либо сработает, либо нет, либо нет, но можно будет зацепиться за что-то в словах Юджина, не промолчит же он просто, зацепиться языками, попросить бутылку воды, хотя бы.
Просто как повод, Оливер готов сейчас набирать этих поводов.
Он даже не ждет, что Юджин зайдет, откроет дверь при должном везении и, конечно, не выпустит, но встанет в дверях, чтобы никто не вошел не вышел, будет смотреть сурово — или не сурово, он честно не задумывается. Не задумывается, не ждет, так тоже охуенно. В пять тысяч раз лучше всех ожиданий.
Меньше, больше, все равно.
Оливер не делает шаг назад, не делает никаких попыток вырваться вперед, оттолкнуть и ринуться к выходу, да ну нахуй, серьезно. Не потому, что Юджин успеет оттолкнуть, не потому что он все равно в наручниках, его данные записаны на листке, листках, в базе данных, а за дверью будет еще куча полицейских.
Он же не идиот проиметь вот такой шанс.
такой.
шанс.
Стоящий перед ним сейчас таким. Вот таким.
Ему жаль, что не хватает терпения, что он не хочет сохранять сейчас моменты в памяти, чтобы потом лелеять, не отказался бы, но это стоит слишком дорого, что он и так проявляет чудеса выдержки, магии, волшебную карту на действие.
Рассматривать Юджина — хочется, кому он будет врать.
Вот такого, смотрящего на него теперь не через решетку, на фоне решетки, в старой тюремной камере, охуеть, со всем своим видом, взглядом, смотреть, не стирать, задержать и перед собой и в памяти.
Стоящего с таким ожиданием.
Серьезно, он же не может игнорировать такое ожидание.
Оливер сдвигается ближе, у них и так, расстояние, дистанция ни о чем — и то, только потому, что он не стоял прямо у двери, когда она открывалась, у решетки да, но не у двери, не цеплялся за дверь пальцами и не говорил выпусти, не закатывал никаких истерик.
Господи, это смешно.
Господи, да, он врет, это возбуждающе.
Господи, ты представляешь, какой это может получится секс?
Он не получится, — Оливер в этом не сомневается, не допускает и не ожидает ничего подобного, строит планы, что ему определенно стоит попасть сюда еще раз, но не сейчас.
Но вот в чем-то он себе не может не отказать.
Конечно, нет.
Это слишком охуенно.
Юджин, надо же, охуенный.
Такой взрослый, серьезный, надо же, двадцать шесть, надо же, он эти цифры едва различает от пятнадцати. Ведет себя так точно как школьница, узнавшая, что Юджин целовался на заднем дворе не с нею первой, а она же неповторимая.
Только Юджин и правда сейчас неповторимый, Оливеру не хочется повторять, Оливеру даже не хочется лезть к кому-то еще. К нему — хочется.
Он цепляется пальцами за пояс, уже почти привычно — пытается обхватить руками полностью, обнять за талию, оставить руки на бедрах, но протестующе, пошло звучит цепь наручников, и он очерчивает пальцами только одно бедро, сквозь одежду, это почти ни о чем, но устраивает ладонь на нем и льнет ближе, вжимает спиной в решетку и не собирается давать шанс на то, чтобы его легко оттолкнуть. Юджин охуенно смотрится на этом фоне.
Со своими глазами.
Со своим выражением лица; заверните.
Оливер запрокидывает едва-едва голову, опаляет горячим дыханием и подскакивает, привстает на мыски, цепляется пальцами за пояс сильнее, забирается пальцами внутрь, не к коже, но близко, и такой, блять. Ему нравится его запах, нравится то, как он стоит, замерев ледяной статуей, это начнет надоедать потом, может быть, наверняка, но пока вот ни разу нет. 
— Тебе охуенно идет форма.
На которую он почти не обращает внимания.
Сейчас даже не опишет.
Хотя, сейчас он не опишет даже собственную машину, из-за которой он здесь оказался.
Но ему охуенно идет ситуация.
охуенно.
о х у е н н о.
Кому написать благодарность, благодарственный отзыв, надо ли еще угнать чью-то машину, он готов. Вот это того стоит. Конечно, он медлит мало и пытается поцеловать Юджина. Вжимая его спиной в решетку, сжимая его бедро одной рукой, скованными в наручниках руках, ставит одну ногу слегка за него, чтобы отталкивать и уходить было сложнее. Просто на всякий случай.
На нем ведь не было ни единой таблички не трогать.
Он же не ожидал, что он будет на него сейчас только смотреть.[nick]Oliver Campbell[/nick][status]что-т происходит[/status][icon]https://i.ibb.co/TKFwGNR/91-1535462236.gif[/icon][tea]<a href="#"> Оливер Кэмпбелл, 17</a>[/tea][sleep]<div class="lz">школьник, долбоеб, обаятельный. мама, я стану вампиром. мама, я пью ночами <a href="https://larevolution.rusff.me/profile.php?id=3">его</a> кровь <s>он такой, ничего в постели.</s>
</div>[/sleep]

Сука, этот мудак оставил его со стояком.
Отвечает так, что у него все-таки вышибает все мысли, и Оливер, конечно, ведет, но его при этом слишком ведет самого, и не то, чтобы он был маломальски против. Не то, чтобы его хоть что-то не устраивало сейчас. Сейчас, тогда — сейчас, Юджин — самый настоящий мудак.
За что он его любит.
Хочет.
Dreaming.
Уходит, сука, блять, слишком быстро.
— Я тебя выебу после, — обещает на выдохе, на горячем смешке Оливер раньше, смотря исподлобья на его руки, на ключ, замок, как это все поворачивается, так много вообще может поворачиваться. Под этими руками. здесь. там. вообще.
Даже не уверен, что да, да — в своем утверждении, что что-то будет, что Юджин маломальски захочет, согласится. Не что-то, конечно — а вот он сам сверху. Ему это в целом-то и нахуй не нужно, даже проставленных галочек, что ему семнадцать, но все равно, но ему нужно сказать это ему и сейчас, до того как он прислоняется лбом к холодному металу и прутьям, как смотрит сквозь очередную решетку — ловит взгляд Юджина и запрокидывает немного голову, облизывает губы, распахивает рот широкой буквой о, а заканчивает тем, что засасывает собственную нижнюю губу.
Все как часть одного и того же представления, знает, что тому да.
— Разденусь к их приходу и заявлю, что ты меня изнасиловал, — кричит ему в след, когда этот придурок, позже, слишком короткое и скорое «позже», вытаскивает ключ и идет к выходу, сволочь.
Кричит — но, чтобы никоим образом не громче необходимого.
— Во всеуслышание, — обещает еще, и да, если Юджин в это поверит хотя бы на секунду, то он будет последнейшим идиотом. Не потому, что Оливеру в какой-то мере неловко перед родителями — в какой-то мере, разумеется, но явно не в той и не настолько, чтобы этого не делать. Чего-то там когда-либо там — не делать.
Он не последний мудак, чтобы устраивать это на полном серьезе.
Нет, то есть это охуенная фантазия, никто не сможет спорить, это охуенное порно, которое ему сейчас не дали, но обязательно дадут позже; обязательно даст Юджин.
Он не понимает, не думает сейчас об этом да и вряд ли будет думать когда-нибудь позже, но его наверное именно где-то сейчас клинит на этом имени слове человеке Юджин. Продолжайте, he doesn’t mind, absolutely.
Он даже не ждет, что может быть так горячо, когда Юджин начинает реагировать, когда вот ты настроился на ту серьезную маску и всего такого офицера, серьезного, взрослого, который весь при исполнении, нервных потрясениях и высоких моральных ценностях, чтобы продолжать говорить тебе нет (и целоваться, конечно же, целоваться, где-то здесь он делает ему минет, несмотря не, вопреки да) — и офицер лезет улыбаться вот так, все еще со своей гейской невинностью, и разбитыми эдельвейсами, вот оно вдруг кончается — вон та самая позиция, и он целуется.
От этого горячо только сильнее, Оливер даже пытается, сравнительно серьезно, отстраниться, чтобы чувствовать его руку сильнее, потому что сейчас он тянется сам, потому что он давит вот так, вжимается в эту решетку, блять, господи, да он же пропишется здесь на вечной основе, и ему похуй, что ему за это будут прописывать семья.
Интересно, можно взять сразу безлимитный тариф?
На посещение.
Камеры предварительного заключения.
Скажите мне график работы этого офицера, и я пропишусь.
Юджин хлопает — почти аккуратно прикрывает за собой дверь, и Оливер глухо смеется, вцепившись пальцами  за решетку, потому что иначе у него сейчас подогнуться колени, и он не настолько уверен в собственных силах, встать потом в вертикальное положение обратно.
Прикидывает, сколько и чего именно ему сейчас ждать, но имеет, абсолютно no idea.
и, честно говоря, предпочел бы, иметь абсолютно другое.
или чтобы его.
Какого хуя.
(вот мудак)
(охуевший)
(определенно, он его забирает)[nick]Oliver Campbell[/nick][status]что-т происходит[/status][icon]https://i.ibb.co/TKFwGNR/91-1535462236.gif[/icon][tea]<a href="#"> Оливер Кэмпбелл, 17</a>[/tea][sleep]<div class="lz">школьник, долбоеб, обаятельный. мама, я стану вампиром. мама, я пью ночами <a href="https://larevolution.rusff.me/profile.php?id=3">его</a> кровь <s>он такой, ничего в постели.</s>
</div>[/sleep]

Оливер давится вздохом. Чтобы заржать. Конечно же, делает это, и ему откровенно плевать, как там это смотрится, будет смотреть — да пускай, пожалуйста. Смотрите.
Ужасно портит всю вот эту серьезную и всю такую официальную ситуацию, официальные хроники. Может быть потом будет жалеть. Наверняка, потом будет жалеть, что не встал сейчас на колени, натянув наручники, не встал на колени на грязный пол и не отсосал ему здесь и сейчас.
Времени мало, там ожидают внесшие катастрофический залог родственники, с осуждающими взглядами и все такие, Оливер, не делай так больше — не всегда произносимыми, но закатанные глаза как дань почести.
Оливер на пару секунд всерьез колеблется и разглядывает перспективы.
«Разумеется», — говорит Оливер вместо этого.
Таким тоном, что в это может исключительно Юджин.
Таким тоном, что сомнений не может не оставаться.
Ему хочется выкаблучиваться, выебываться, обижаться слегка за то, что он возвращается только в самом конце, уже тогда, когда за стеной, или сколькими-то там стенами — родители, и это почти получается, даром, что у Юджина все еще моральная травма на его возраст, и Оливер это смеется-понимает. Но потом тот берет его руки, как он берет его руки, тянет за цепочку, и у него просто блять.
блять.
Ему до невозможности хочется засосать его прямо здесь.
Наплевать на все, наплевав на собственных предков, все проблемы, которые это наставит Юджину — решит как-нибудь;
все, что ему, ну, даже, им, а Юджину вообще-то и больше всех — придется объяснять, и, да, очень много на все наплевать.
Единственное, что он делает, это ловит пальцами за цепочку наручников, после того, как тот их растягивает
и тянет за нее.
А потом еще, делая шаг вперед и, привстав, тычется губами в чужие, коротко скользит языком по чужим, прикусывает коротко губу и целует — по детски прилично, почти наивно, едва мазнув губами.
— Тебе так не понравилась ситуация, — утверждает, иронично, спрашивает, это что-то на грани — вопрос, ответ, утверждение. Необязательно разбивать на разные фразы.
— Ты даже не будешь вспоминать ее, когда начнешь дрочить.
Чуть ближе к вопросу.
И пальцы на поясе, цепляются, тянут, он кажется нашел своим рукам ново место.
новое место жительства.
— И ты бы абсолютно не хотел ее повторения?
А впрочем, руки варьируются.
И коротко мажут, оказываются не там где им положено, эта дурацкая, ужасная безнравственность современных подростков, у которых руки оказываются то на руле, то за решеткой, то где-то еще, номинально неразрешенном, но когда их такое заботит? Оливер коротко мажет, проходится пальцами по паху, надавливая сквозь одежду, незвначай, будто не ожидая и совершенно не заметив.
— See ya, — делает шаг в сторону Оливер, и у него смеются глаза, и он почти удерживает серьезное выражение на лице. Относительно — все в мире относительно.
Оливер не спрашивает напоследок, увидятся ли они позже.
Хочет ли Юджин разложить его на столе в приемной или дома, в смысле, увидеть его здесь еще раз или примет его домой, и не обещает появиться здесь, или дома, не спрашивает разрешения и чужого мнения.
Он не прочь красиво спросить, когда тот заканчивает, но устраивать сюрпризы — всегда веселее.
Пускай, и достаточно ожидаемых.
Хотя, с Юджина станется не ждать его больше нигде и никогда, решив, что он все понял.
Поймет.
Понимает.
— Да-да-да, — продолжает не начатый разговор, одновременно с открытием дверей — как он и ждет, он уже видит родителей. — Спасибо, за ваши проникновенные, — совершенно нечаянная пауза, — разговоры, я многое, — так ужасно много, — переосмыслил.
Нет.
— Привет,
Поднятая вверх рука, вскинутая в приветствие, такое раскаяние во всем произошедшем.
— Ну, я же возьму машину проехаться домой? — конечно, he makes sure, that Eugene is gonna hear it. Прописанное черным по белым, ну, мне понравилось. Конечно, я словлю еще какое-нибудь приведение.
Оливер ржет на попытку надрать ему уши, привычно, в шутку, уворачивается под такое же привычное ворчание отчима, что его воспитанием нужно заниматься. Начинающую начинаться привычную строчку о том, что неужели he thinks that they don’t have anything to do except taking him home — кстати, он отлично попадает на их совместный обед, вот что значит отличный тайминг, и точность попаданий! Разумеется, он тут же рассказывает об этом вслух.
У него спрашивают, что две минуты назад, он говорил о том, как ему понравился разговор, насколько всерьез он воспринял его слова, и мать нечаянно или намеренно использует слова «понравился офицер». Оливер почти не смеется и не давится. Жержать (нет) язык за зубами он учится от матери, и это привычно, даже комфортно, особенно, когда все происходит на глазах у всех, что веселит только сильнее.
— Очень понравился, — честнейше заявляет Оливер, разводит руками, говорит достаточно громко, чтобы кто-нибудь да это услышал. И, конечно, после этого все окончательно перестают воспринимать прошлые слова всерьез. «Можно мы заберем его домой?» — повисает на языке, прикушенном в самый последний момент. И он оборачивается назад на самом выходе, чтобы поймать чужой взгляд и усмехнуться, отсалютовав.[nick]Oliver Campbell[/nick][status]что-т происходит[/status][icon]https://i.ibb.co/TKFwGNR/91-1535462236.gif[/icon][tea]<a href="#"> Оливер Кэмпбелл, 17</a>[/tea][sleep]<div class="lz">школьник, долбоеб, обаятельный. мама, я стану вампиром. мама, я пью ночами <a href="https://larevolution.rusff.me/profile.php?id=3">его</a> кровь <s>он такой, ничего в постели.</s>
</div>[/sleep]